— 314 зв. —
По указу висоце поважномъ Ясне Велможного Его Мыл Пана Іоана Мазепи, Гетмана Войскъ Его Царского Пресвѣтлого Величества Запорозких.
Передо мною, Василием Велицкимъ Судиею Полку Гадяцкого, и при мнѣ будучих особь, Пана Івана Насвѣта, значного войскового товариша, Пана Андрея Нащинского, Пана Адама Ненаденка сотников Полтавских, Пана Гаврила Рудяшки хоружого Полкового, и при многих значних особахъ.
Взглядомъ Правного Заводу, Пана Григория Павловича з ПП: Савою Филиповымъ, Іваномъ и Алексѣемъ Черняченками точачогося, о старую греблю, в селѣ Стасовцяхъ, маетности Его ж, Пана Григориевой, на рецѣ Ворсклѣ будучую. Также и о сагу, на якой, як бы Панъ Чернякъ Старий безправне и неналежне построилъ ку пожитковѣ своему, а ку шкодѣ старимъ млинамъ, чотирѣ колѣ млива, билъ розискъ. Поводовая Сторона, Панъ Григорий Павловичъ, при своей скарзе оповѣдалъ тое:
“Іванъ /Правѣ/ Петрашенко и Ничипор Крилувченко, козаки Стасовские, повѣдали мнѣ, же маючи в себе по едному колу млива на греблѣ нашой теперешной Стасовской, не могли оних удержати в своей области, же панъ Чернякъ, з заслуг своих, за бувшого небощика Гетмана, принявши власт Енералного Асаулства, а по Асаулствѣ вступивши на Уряд Полковництва Полтавского, вомѣнилъ тих преречоних козаковъ /и мелниковъ/ за людей посполитих, и выправивши собѣ у бувшого небощика Гетмана Унѣверсалъ на заживане з их млиновъ части войскових приходовъ [о]тбѣралъ тих двѣ части, а третюю имъ, козакамъ, оставлял. Кивачиха теж и Демончиха, по значних, і в Войску заслужоних, мужахъ своих будучи завдовѣлими, а на тойже греблѣ мѣючи в себе по едному колу млива, еще за бувшого небощика Гетмана, и за нынѣшнего щасливого Его Рейментарской Велможности владѣния, упросили себѣ поважние Універсали на заживане з тих своихъ каменей войсковое части. Еднак имененние вдови не могли того совершено з млиновъ своих звиклого приходу заживати, бо панъ Чернякъ и мимо Універсали Рейментарские бѣравъ собѣ з ихъ каменей, также як из посполитихъ, по двѣ части приходу, а имъ, бѣднимъ, кидалъ по третей часты. Прето, всѣ оние више писание мелники, далѣй такой своей значной кривди, от Пана Черняка дѣючойся, не терпячи, і противъ Его, яко во всемъ можного и во власти крѣпкого, не могучи постояти, тии свои всѣ кола Пану Родичевѣ моему, еще за Полковництва Его, без жадного примусу, попродали и записали”.
Повторе, онже, Панъ Григорий, предложилъ и тое: Же Панъ Чернякъ собѣ от мелниковъ других на тамошной же греблѣ, и в тих же клітках, чотири колѣ млива куплею набувши, а инших мелниковъ бы на мнѣй не дбаючи, и ихъ недокладаючися, з другого берега той греблѣ, на прорвѣ, еще чотири колѣ построилъ и пожитковалъ. А тепер, коли справа мною есть зачата, и же висланный для розиску по Указу Рейментарскомъ есть назначенъ, теды ПП: Черняки молодии клітку едну о двохъ колах (дѣеться тому недел зо двѣ) зобрали, вимѣраючися, ижь будто з них пожитку нѣкогда не мѣвали; од которих старой греблѣ значная и великая перешкода чинилася, и тепер чинится.
По трете, говорив Панъ Григорий и тое: И ж Панъ Чернякъ Старий, не відати яким правом, сагу на которой Мирон былъ за позволенямъ мелницким построилъ, для втекучой воды весняной ступки набувши, третие чотири колѣ млива на той сазѣ збудовалъ безправне.
При таком своем Панъ Григорий предложеню презентовалъ нам и свои купчие записи, дание Пану Родичовѣ Его от Івана Петрашенка и Ничипора Крилувченка на двѣ колѣ; от Кивачихи теж и Демотчихи, вдовъ, тож, на двѣ колѣ з таковым докладом писанїе:
Могли бысмо мы тих своих коль млыва не продавати при старости нашой вдовиной, еднак мусѣли-смо учинити поневолне, для того, же от млынов нових Пана Чернякових, на сазѣ построених, дѣется нашим млынам великая кривда и безправе. Якого (нашего) безправя от Пана Черняка нам дѣючогося позволилем Его Мыл Пану Полковниковѣ правне доходити.
Отводная Сторона, ПП: Черняки, на по[д]парте своей Справы показували продков купчие свои записи на чотирѣ колѣ, на тойже греблѣ, и в тихже клѣтках, где и Панъ Павел Семенович чотири колѣ куплею набувъ. Первый от Михайла Манойленка, другий от Марка Федоренка, третий от Хвеска Юрченка, а четвертий од Тимоша и Лукяна Хвесенков имъ дание, з таковым вуговором:
“Панъ Родич /правѣ/ наш з премногое Милости Монаршое и ласки Рейментарское уживалъ части войскових приходов, якъ з власних своих, куплею набутих чотирох колъ, так и из тих чотирох же, якие Панъ Павел Семенович покупилъ, отбѣраючи у мелников належитие розміри, аж до того времени, покол в куплю Пану Павлу досталися. Еднак не двѣ части, якъ Панъ Григорий повідает собѣ бралъ, а мелникамъ будто третюю оставлялъ, але во всѣх брали-смо по половинѣ, а не иначей. А що-ся дотиче чотирох колъ, на прорвѣ построених, тое учинити смѣлъ Панъ Родичъ нашъ за позволенемъ всѣх мелниковъ, а не безправне”.
Да оны ж, Панове Черняки, покладали свои купчии записи, и на сагу Мироновскую, где ступки бывали: Первий записъ от Миронихи на дароване саги Родичовѣ их з ступками, о одномъ ставилу, даний; другий от Яцка Мѣрочника, продажею полеценний Ему ж, Пану Черняковѣ, з другимъ ставилом; на третее, зас и на четвертее ставило, не маючи купчого запису, меновали заводцу свого, Михайла, бувшого Полкового Асавула, дочку, а пасербицю Штепурину, на селѣ Камянцѣ, в области Его жъ, Пана Черняковой, мешкаючую, и ставили оную на доводъ.
Ставшы теды она, Михайловна, з мужомъ своими Іваномъ, сказала под сумленем-ся: “По смерти /мовить/ отца моего, небощика Михайла, який бивал Асавуломъ Полковимъ Полтавскимъ, Степанъ Штепура, вторий мужъ матки моей, а мой отчимъ, продалъ свою половину того ставила Яцковѣ Мѣрочниковѣ Мироношиному, прозиваемому Скрипниковѣ, а пол ставила осталося при Миронисѣ Пану Черняковѣ, теж мы, нѣчого не продавалы, бо тилко тамъ всего было едно ставилце на ступки. А зачимъ оно позволенемъ, и на якую воду построено, того ми не вѣдаем, бо-смо тих часовъ еще не мѣли совершенного взросту. Чого ПП: Черняки ижъ не довели правдою, тутъ значне обявилося”.
По вуслуханю теды споровъ от сторон, Акторское и Отводъное, и по читанню их всѣхъ правних записов, велѣли-смо стариннимъ и вѣри годнимъ людемъ, якъ Стасовскимъ, так и Кгавронскимъ, нарочно на тое зескованимъ, станути, и в нынѣшней контроверсеи, по самой істиннѣ, свѣдителствовати.
3 которих напрод, будучи обовязаний сумленемъ и напомнений страхомъ Божиимъ, Корнѣй Голубь, в лѣтех юж подейшлий, учтивий и вѣри годний человѣкъ, козак і житель села Гавронець, маетности Пана Черняковой, так свѣдителствовал:
“Памятаю тое /мовит/ добре, ижъ еще за небожчика Пушкаря, бувшого Полковника Полтавского, были при нем Михайла да Мирон Асаулами Полковими, которѣи мѣли в себе по едному каменю млива на греблѣ Стасовской; а видачи мѣстце приличное на сазѣ от греблѣ, оподалъ будучое, просили мелниковъ Юрка и Яска, жебы имъ на той сазѣ для втекучой воды весняной ступки построити позволили; которимъ мелники любо й позволили; еднакъ твердили тое пилно, жебы старому млывѣ якая з того не учинилася перешкода, и когда старая гребля зо всѣми сагами по обикновению давнем будется гатити, то повинна и тая сага, на которой ступки построятся, гачена быти. В том Мирун и Михайло, Асаули Полковии, упевняючи мелников, под присягою говорили, же жадная и найменшая в том старим млынам кривда не окажется; и так оны, построивши ступки, якъ много их держали, так по весняной водѣ кождого лѣта при гаченю греблѣ и тая сага гачена бывала. По смерти за-с Мироновой и Михайловой жона Михайлова, будучи за другим мужем Штепурою, продала свою част оной заставки ступной Яцковѣ Мѣрочниковѣ. Миронова зас жона, держачи з оним Яцком тие ступки, а мѣстцем тим не користуючи, знесли внизъ по тойже сазѣ, от первого мѣстца, оние ступки на добріе нивние гони, албо и болше; леч также для втекучой воды, а не для удѣлной им на тое коло, поневаж и тих времен оная сага под часъ гаченя греблѣ бывала завше гачена. Где, роздѣливши тое ступное коло на двое, построил собѣ Яцко Мѣрочник камен, а Мирониха держала ступки, еднак, не могучи оних спорядити совершенно, яко овдовѣлая, даровала их Савѣ Черняченковѣ, видавши за него свою сестричнѣю, по том теж Панъ Леонтий Черняк купилъ и тое другое коло в Яцка Мѣрочника, и так, мѣючи юж тии двѣ колѣ преречонии (а для втекучой воды постановление) в своей области, поставил и еще к тому два каменѣ, а будучи можним Паном, не допустилъ вже далѣй оной саги гатити по прежнему, о чом любо мелники до бувших ПП: Полковников з жалобою и удавалися, еднак против можного Пана нѣчого не вскурали, и еще з ним пеняючис, яко люде убогие, иншим людемъ завиноватилися, для чого мусѣли Ему ж, Пану Черняковѣ, свои кола попродавши, долги виплачувати. Сии зас чотири колѣ, на сейже греблѣ старинной, если за позволенем мелницким он, Панъ Черняк, вновь построил, албо нѣтъ, того я не вѣдаю, тылко тое добре знаю, же спочатку от часов давних завше бывало тутъ на греблѣ коль осмъ, а тепер стало дванадцет, а на сазѣ чотири, которих всѣх шестнадцет считается”.
Тутже станувши, два свѣдки, Семен да Григор Потапенки, рожоное братя, козаки и жители Стасовские, в лѣтех и в сѣдинах волосов южъ дозрѣлие, люде учтивие и вѣри годние, тож сумленем обовязани, говорили:
“Еще /правѣ/ под часъ Кумейщини, будучи-смо лѣтъ недорослихъ, з отцем нашимъ зайшли-смо до села Стасовецъ и осѣли мешканем, где от пяти еще куренюв болъшъ нѣкого небыло, и од того времени рокъ по року стало людей прибувати, а на Ворсклѣ еще нѣ мосту, нѣ млынов небувало. Под часъ теж Берестецкого роздруху в первый разъ на рецѣ Ворсклѣ мостъ быль построен, где тепер гребля найдуетъся. Потим, пришовши два мелники, Остапъ да Юрко, у Пушкара, бувшого Полковника Полтавского, просили такого позволеня, жебы им волно было греблю заняти и млыни построити, що и одержали. Тылко з таким приговором, жебы Стасовчане да Кгаврончане своимы двома селами оную греблю, если змогут, гатили, инших на тое сѣлъ не притягаючи; и так од того часу, когда занялася гребля, оние мелники, построивши осмъ коль, заживали ихъ спокойне, не узнаючи ни од кого жадное перешкоди, и любо тиеж мелники Асаулом Полковим двом, Михайлу да Мирону, ступки на втекучой водѣ поставити позволили, еднак од того млынам не дѣялася жадная перешкода. Бо влѣтку завше вышше тих ступок оная сага бывала гачена и воды на тие ступки жадною мѣрою не спускано, кромѣ весняной и осѣнной воды. А кгды тии помененнии ступки Миронихою и Яцком Мѣрочником внызъ знесены и Пану Черняковѣ в облает досталися, тогды болшъ Панъ Черняк оной саги не допустилъ гатити, кгды ж к тим давним двом заставкам еще внов двѣ колѣ на тойже сазѣ построилъ”.
При таком трох свѣдков сознаня были и іншие годные люде, по единому подлуг правного поступку слуханы, іменно: Мартин Демченко и Семен Шкрабец, козаки и жители Стасовские; з Кгавронещ теж маетности Пана Черняковой, также учтивие и вѣри годние козаки и жители тамошние, Клим Лисенкого зят Атаман Кгавронский, Павло Москаленко и иние в лѣтахъ юж подейшлие; котрие также един по другому, обясняючи свѣдителство, от слова до слова з первыми свѣдками согласовалися.
Тутже еще на довод рѣчи велѣли-смо бувшим мелникам, в которих Панъ Павелъ Семенович, и онъ, Панъ Леонтий Черняк, кола поскуповували, станути, питаючи их, если за их вѣдомом и позволенем Панъ Чернякъ, яко тие вновъ двѣ колѣ на сазѣ, так и сии чотири колѣ новие ж, на Ворсклѣ построишь дармо, без жадной куплѣ. Теды оние сказали под сумленем:
“Иж не тилко Пану Черняку тых чотирох коль строити не позволяли, але и боронили-смо. Тилко ж, що не наша родня, не могли-смо з ним нѣчого вскурати”.
А до того Марко Демченко, козак и жител Стасовский, одозвавшися, говорив тое: “Мѣючи /мовит/ и я камен млива на сейже Стасовской греблѣ, еще за бувшого небощика Гетмана, когда былъ Панъ Чернякъ Енералним Асавулом, терпѣлемъ великие от его кривди в неслушном браню розмѣру, бо он, двѣ части собѣ беручи, мнѣ третюю тылко оставлял. За що кгды Ему говорилемъ, жебы не ровнял мене з мужикамы и не чинилъ мнѣ утиску, а к тому сталем быль при упору з мелникамы двома, Хвескамы, шурякамы своими, жебы он, П: Черняк, по прежнему саг гатити не збороняв, теды он за тое мене немилостиво киями такъ билъ, же после того бою, толко що живъ осталемся. О чом заносилем жалобу мою до бувшого небощика Гетмана, по которого жалобѣ выданъ быль от звѣрхности Гетманской таковый Указъ, жебы он, П: Черняк, звичайним способом в насъ приход свой бралъ, що о розмѣру любо досит и сталося, еднак саг гатити он, П: Чернякъ, крѣпко возбранив и не допустивъ”.
Повторе на тотже завод, по жалобѣ нашой, зсилан быль небощик Павель Животовский, Судия Енералний, у Полтаву и тутъ, в Стасовцѣ, которий, уваживши неслушност Чернякову, приказал, абы тая сага была была по прежнему гачена, а за виступок свой, же не допускаль гатити, каран быль он, Панъ Чернякъ, Арматним седѣнемъ и правние выклады мусѣлъ нам ворочати. На що и декрети од того ж небощика Судии были-смо одержали. Леч и потом он, П: Черняк, яко Панъ Можний, тому декретовѣ чинити не схотѣлъ досит, и саги оной по прежнему не допустил гатити; що мы выдячи, ижъ не наша родня, и правоватися о том нам, людем убогим, з ним трудно, а вода вся з Ворскла в тую сагу потягнулася, же в сих старих млинах пожитку барзо учинилося щупло, мусѣли-смо едни Ему, Пану Черняковѣ, а другие Пану Павлу Семеновичу, свои млыни попродати; а за спроданем млинов где-с и декретъ оний затратился.
По всѣх тых выше описанных свѣдителствах людских, хотячи мы и сами тотъ розискъ чинячие, досконалѣй в сей шкодѣ старих млынов дознатися, взявши з собою чотирох чоловѣков мелниковъ, добре на водномъ строению знаючихся, іменно: Кондрата мелника Гадяцкого, Корнѣя Сягайла и Кирика Трояненка мелников Брусѣевских, Петровского зас мелника Михайла Кокозѣя, и килкох мѣрочниковъ, ездили-смо чолном в верхъ той саги, одкол она з Ворскла випадаетъ, также и до того мѣстца, где оние давние ступки были построены, и до млинов Пана Черняковых ныже, на тойже сазѣ обрѣтаючихся, где, яко мы самы видѣли и зрозумѣвали, так далеко барзѣй мелники досконале и совершенно опознали, же давним млынам, на Ворсклѣ найдуючимся, од тих нових, на сазѣ будучих, великая кривда и перешкода дѣетъся; албо вѣм и еще инших килка саг менших, з Ворскла вуйшлих, з тою болшою сагою злучившися, великую водную учинили потугу тягнучи на тие чотирѣ колѣ, на сазѣ построение, и запевне может в оных сагах болшъ, нежли в самоти Ворсклѣ воды найдоватися.
По всѣх тых выше описаних поступках, одозвавшися, Пань Івань Черняченко говорив тое:
“Бодай /мовит/ другому так серце лупилося, якъ у Родича нашего плечи лупилися, тую сагу прочищуючи, и из неи колоде волочучи, хто на насъ тепер невинне насѣдаеть”.
Всѣ више писание рѣчи, якъ отправовалися, и якое от кого признате чинилося, так ест и записано. Поддаючи Высокому Рейментарскомъ розсудковѣ и Его Мудрой Панской Увазѣ.
Писан в селѣ Стасовцях, року и дня выше намененного.
Василий Велецкий, Судя Полковый
Гадяцкий, рукою власною.
Всей старшинѣ и чернѣ Войска Его Царского Пресвѣтлого Величества Запорожского, и кождому, кому колвекъ о том вѣдати належит, сим Універсалом Нашими ознаймуем. Поневаж з инквѣзиции, Паном Василием Велецким, Судиею Полку Гадяцкого, ПП: Іваном Насвѣтом, товаришем войсковим, Андрѣем Нащинским, Адамом Ненаденком, сотникамы Полтавскимы и Гаврилом Рудяшкою, хоружим Полковим Полтавским же, чиненой, показалося тое: же Панъ Леонтий Черняк отворил быль саги, по том боцѣ Ворскла будучіи, для построения себѣ на онихъ млиновъ. Мы теды, якъ по тому слушномъ о достатечномъ узнаню и намъ донесеню, такъ и по особливой нашой ку Пану Григорию Павловичу ласковой прихилности, позволяемъ Ему, Пану Григорию, тии саги по прежному так тепер загатити; яко и вперед укрѣплѣты. А мають онии саги гатитися жителми сель Стасовецъ, Гавронецъ и Камянники, якии и передъ симъ гачовали, а тутже пилно приказуемъ, жеби млини, якие онъ же, Панъ Чернякъ, на греблѣ Стасовской Ворскляной без жадного тамошних мелниковъ позволеня, а особливе без нашого Гетманского Фундушу, построилъ, пречъ били знесени и щобъ непремѣнно на той греблѣ по давнему осмъ камений было, а не болшъ. Якому теды нашому приказаню, абы онъ, Панъ Леонтий Чернякъ без жадной отмови досить учинил, под неотъпустнимъ войсковимъ каранемъ, и повторе пилно симъ же Нашимъ унѣверсаломъ приказуемъ.
